ЦЕРКОВНАЯ ЖИЗНЬ В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ.
Об этой стороне блокады Ленинграда написано очень много – и историками, и свидетелями. Например, о том, что митрополит Алексей Симанский (будущий Патриарх) был там с первого до последнего дня, хотя ему предлагали несколько раз эвакуироваться из города, или о том, как не останавливалась ежедневная служба в храмах, или о том, как служили не на пшеничных просфорах и вине, а на ржаных блокадных пайках и свекольном соке, или о том, что некоторые священники умирали от голода и болезней (всего погибло 18 священнослужителей из 30) – так же, как и многие прихожане (из 34 соборных певчих к февралю 1942 г. в хоре осталось 3 человека), или о том, что ВСЕ денежные доходы передавались в фонд обороны…
Вчитаемся в некоторые свидетельства:
«Отец наш, Владимир Антонович (Дубровицкий, протоиерей), был человек мягкий, но мужественный. Всю войну не было дня, чтобы отец не пошел на свою работу… Бывало, качается от голода, я плачу, умоляю его остаться дома, боюсь упадет, замерзнет где-нибудь в сугробе, а он в ответ: „Не имею я права слабеть, доченька. Надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе, укрепить, ободрить“. И шел в свой собор. За всю блокаду обстрел ли, бомбежка ли — ни одной службы не пропустил. Помню, выйду его проводить, смотрю, как снег в спину бьет, ветер рясу раздувает, вот-вот с ног свалит, и понять не могу, на чем он держится – ведь последний кусок мне отдавал…»
Показания на Нюрнбергском процессе протоиерея Николая Ломакина:
«7 февраля, в день Родительской субботы, перед началом Великого поста, я впервые после болезни пришёл в храм, и открывшаяся моим глазам картина ошеломила меня – храм был окружён грудами тел, частично даже заслонившими вход в храм. Эти груды достигали от 30 до 100 человек. Они были не только у входа в храм, но и вокруг храма. Я был свидетелем, как люди, обессиленные голодом, желая доставить умерших к кладбищу для погребения, не могли этого сделать и сами обессиленные падали у праха почивших и тут же умирали. Эти картины приходилось наблюдать очень часто»
«Следует упомянуть, что, несмотря на запрещение в 1930-е гг. колокольного звона, в Серафимовской церкви колокола уцелели, и в начале войны они по старому обычаю были спущены с колокольни «под спуд». Прихожане разобрали пол и потолок, вырыли глубокие ямы и осторожно с молитвой схоронили колокола. А через два с половиной года – утром 27 января 1944 г. радостное известие о снятии блокады собрало у храма обессиленных людей, которые в едином стихийном порыве сняли перекрытия, раздолбили мерзлую землю, достали и подняли колокола. Без всякого разрешения властей в Серафимовской церкви зазвонили в день прорыва блокады ровно в 16 часов. Люди сменяли друг друга, и звон колоколов не умолкал больше суток».
Многие вспоминают про то, что несколько действующих храмов Ленинграда были забиты молящимися, что власти не препятствовали многочисленным крестным ходам, что записки о здравии и упокоении исчислялись килограммами.
Протоиерей Владимир Вигилянский
